"У него уже были переломаны ребра, а его все равно били": мать и жена заключенных рассказали про ужасы, которые там творятся

Лариса

Лариса Гелисханова живет не просто далеко от места заключения сына - она живет в другой стране, в Казахстане. Ее родственники - на Кавказе, а сын теперь в Карелии. Лариса - бизнесвумен, как она сама говорит о себе, не робкого десятка. Ее сыновья учатся в МГУ. Старший, Зелимхан, попал в колонию в 2012 году. На тот момент ему было 23 года и он получал высшее образование в Москве. Что именно с ним случилось, Лариса предпочитает не говорить, но осужден он был на восемь лет и сразу отправился в ИК-7 в Сегеже.

Прежде Лариса всегда считала, что если человек сидит в колонии, значит, так ему и надо, и все, что с ним там происходит, это правильно. Так было до тех пор, пока ее родной сын не столкнулся с системой ФСИН.

- Меня никогда не интересовали заключенные, - говорит Лариса. - Но разве я могла знать, что у нас в колониях пытки? Мы все, кто никогда не сталкивался с этим лично, уверены, что там просто строгие правила. А узнать правду у нас просто нет возможности.

Ларисе повезло больше, чем остальным родственникам заключенных: заработок от бизнеса позволяет ей нанимать адвокатов, присылать сыну деньги и даже приезжать на свидания. В среднем одно посещение сегежского адвоката стоит 3 тыс. руб., а адвокаты из Санкт-Петербурга берут около 20 тыс. В местных адвокатах Лариса быстро разочаровалась, поэтому минимум два раза в месяц она платит питерским, чтобы они проверили, в каком состоянии сейчас ее сын.

Весь первый год Лариса не знала, что происходит с Зелимханом в колонии: местные адвокаты его посещали и говорили матери, что все хорошо. О том, что его били и почти все время продержали в штрафном изоляторе, она узнала только тогда, когда Зелимхана перевели в тюрьму в Челябинской области. Только там он смог свободно об этом говорить. Он рассказал матери об избиениях и унижениях, о том, что попадал в изолятор даже за то, что не ел свинину и заканчивал уборку раньше положенного срока.

- В тюрьме ему было намного лучше, несмотря на то, что условия, по идее, там должны быть более жесткие. Мусульманам разрешали и Коран, и коврики, и молиться было можно. Там не пытали. В карельских колониях дошло до того, что тюрьма стала для заключенных местом спасения. Для них перевестись туда - это радость. После первого года в сегежской колонии Зелимхан дважды попадал в психиатрическую клинику, у него начались эпилептические припадки.

Через три года Зелимхана вернули в ИК-7, и все началось снова. Гелисхановы жаловались на пытки в колонии еще до того, как об этом заговорил Ильдар Дадин. Зелимхан выявлял в колонии людей, которые готовы рассказывать об избиениях, а Лариса направляла к ним адвокатов, чтобы собрать как можно больше показаний о пытках. Но чем дальше, тем меньше становилось людей, которые были готовы говорить.

- Многие даже не понимают, насколько это дико. Сейчас это так легко произносится - «ноги на растяжку». Но за этими словами скрывается разрыв сухожилий, после которого люди не могут элементарно в туалет сходить. Это крики и стоны. Сын рассказывал мне, как били одного парня: у него уже были переломаны ребра, а его все равно били по переломам. Там стоял такой крик, что сын просто не выдержал и начал биться головой об стену.

Несмотря на то, что Лариса вполне может приехать в Карелию и встретиться с сыном, за все шесть лет у них не было ни одного длительного свидания. А последнее краткосрочное случилось в апреле прошлого года.

- Сына постоянно держат в ШИЗО или ЕПКТ [единые помещения камерного типа]. Он оттуда не выходит, поэтому получить свидание я не могу. Но даже когда можно было, его перед свиданием целенаправленно закрывали в ШИЗО, и мне приходилось приезжать дважды. Так происходит не только с ним. Если ты начинаешь жаловаться или предъявлять претензии, свиданий тебе больше не дадут.

Сейчас у Ларисы есть только один план: добиться встречи с сыном через руководство УФСИН в Москве. Она уверена, что начальник колонии Коссиев свидания ей не даст, потому что она слишком много общалась с прессой и слишком много жаловалась.

- Когда Зелимхан вернется, мы вместе поедем на лечение. У него истощение, порваны связки, случаются эпилептические припадки. Мое здоровье после этого тоже очень испортилось: меня свалило еще тогда, когда я узнала об избиениях. Поэтому я в письмах пишу ему: «Буду ждать тебя, а потом мы вместе поедем лечиться».

Камета

- Карелия - это какой-то замкнутый круг. Она как будто больше к России не относится и живет по своим законам.

Мужа Каметы Сайдуллаевой Анзора Мамаева перевели в местную колонию в апреле прошлого года. Анзора посадили на 12 лет за покушение на незаконный сбыт наркотиков, а Камета осталась с двумя дочерьми. Когда-то женщина работала в салоне красоты, но из-за аллергии ей пришлось уволиться. Сейчас она подрабатывает поваром, но не может долго стоять на ногах. Для Каметы поездки в Сегежу, передачи мужу - серьезная проблема. На это просто нет денег.

Перевод в сегежскую ИК-7 стал для Анзора особой мерой наказания за его активность в челябинской колонии. Когда там убили заключенного, он рассказал об этом правозащитникам и помог раскрыть преступление. А потом пропал. Жена не могла найти его два месяца. Только через официальный запрос ей удалось выяснить, что вывезли его «в целях его же безопасности». Куда именно, Камете так и не ответили.

Однажды Камете позвонили с незнакомого номера. Женский голос на другом конце сказал, что Анзора сейчас этапируют вместе с братом этой незнакомки. Через сестру другого заключенного Анзор попросил Камету срочно связаться с правозащитником, потому что его «везут на ломку в Сегежу». Даже когда его все-таки привезли в ИК-7, Камета не получила оттуда никаких вестей.

- Чтобы не попасть в Сегежу, он устраивал голодовку, перерезал себе вены. Но даже с перерезанными венами его довезли до места, просто перемотав руки полотенцами, - говорит Камета.

Спустя два месяца, которые Анзор пробыл в ШИЗО в сегежской колонии, у Каметы снова зазвонил телефон. Родной голос в трубке попросил срочно приехать и привезти к нему на свидание дочь.

- Я не знаю, увижу вас еще раз или нет. Приезжайте как можно скорее, - попросил Анзор.

На тот момент Камета не работала, денег у нее не было. Анзор звонил каждую неделю и просил приехать. С горем пополам они собрали деньги на билеты и приехали в Карелию в конце лета, но именно в этот момент Анзора поместили в ШИЗО. Пришлось возвращаться.

Когда им все же удалось встретиться, Камета с трудом узнала мужа. Рассказывая о его состоянии, она очень часто использует слово «никакой». Иногда она пытается описать увиденное другими словами, но непременно возвращается к определению «никакой».

- Он с трудом садился, с трудом вставал из-за «растяжек», которые там делают. Он теперь выглядит как старик, хотя ему всего 53. Этот человек много сидел и видел много колоний. Но он говорит, что нигде не встречал таких издевательств, как там. Нигде не было так, чтобы били утром и вечером, утром и вечером. Как по распорядку, - рассказывает Камета. - Да что вообще за человек этот Коссиев [Сергей Коссиев, начальник сегежской колонии № 7]? У него что, семьи нет, детей нет? Неужели у него была такая жестокая мать, что так холодно его воспитала? Как он не понимает, что каждый человек - это чей-то ребенок? Эти люди и так ведь наказаны: они оторваны от семей, от детей, их увозят в такую даль от дома. А их теперь еще и бьют как собак.

Тогда еще никто не представлял, что скоро об ИК-7 заговорит чуть ли не вся страна, поэтому Анзор попрощался с семьей в полной уверенности, что больше они не увидятся. После этой встречи Камета еще долго не могла успокоить 16-летнюю дочь, всю обратную дорогу девушка плакала. Только через несколько месяцев она рассказала матери, что тоже по-своему пыталась спасти отца: она написала письмо президенту Чечни Рамзану Кадырову и описала все то, что она увидела в Карелии и услышала от Анзора. Ответа она не получила.

После возвращения из Карелии Камета начала писать жалобы и просьбы перевести мужа в колонию поближе. В Чечне у Анзора живет пожилая мать, ей уже за 80, и приехать на свидание с сыном так далеко она не сможет.

- Я попросила помощи у Татьяны Москальковой [уполномоченный по правам человека при президенте России], и она обещала помочь перевести его ближе к нам. Тогда мы смогли бы свозить к нему мать, которой, кажется, уже немного осталось. Но ничего не вышло. Наверное, я уже надоела Москальковой. Сколько я ей ни звоню, ее секретарь всегда говорит, что ее нет.

Когда у Каметы появилась надежда, что Анзора переведут в колонию поближе, она рассказала об этом его матери. Его действительно перевели в другую колонию, но еще дальше на север Карелии, в Надвоицы.

- Его мать звонит мне почти каждый день и спрашивает, привезли уже или нет. Она говорит, что отложила денег с двух пенсий, чтобы вкусно ему наготовить. Она ведь не знает, что с ним стряслось. А если узнает, то точно не переживет.

http://gubdaily.ru/blog/sociology/lichnyj-opyt/u-nego-uzhe-byli-perelomany-rebra-a-ego-vse-ravno-bili-mat-i-zhena-zaklyuchennyx-iz-segezhi-rasskazali-pro-uzhasy-kotorye-tam-tvoryatsya/?utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com

фото из соцсетей.