Судьбы, опаленные войной

Из-за сильного бурана невозможно было открыть глаза. Они не заметили слезы на глазах матери, которая проводила их до холма, попрощались и продолжили свой путь. Впрочем, как могли понять страдания матери дети, которые еще находились в полусне? Они шли, стараясь не потерять из виду палки-«маяки». В этот раз мама одела их во все новое. На ногах - вязаные носки и лапти. Очень хорошо на них сидели и красные льняные штаны. Шаль из черной овечьей шерсти как-будто была приготовлена для таких холодов. До деревни Урманчи 70 километров. Время от времени напоминала о себе котомка с печеными картофельными шариками, мукой из лебеды.

Двенадцати и четырнадцатилетних дочерей мама провожала взглядом пока они не скрылись из виду, проклиная немцев. «Когда же кончится эта война, скорее бы сдохли. Нас оставили без мужей, у детей детство украли...».

К полудню они уже прошли полпути. Буран затих. Его как-будто и не было. На снегу они увидели следы от саней. «Давай покатаемся?!», - сказала Рахима сестре. Закия будто только и ждала этих слов, скинула с плеч котомку и на санках спустилась с горки. Они катались, забыв обо всеми на свете! Долго, пока не накатались вдоволь. Давно не было у них такой радости. Не остановили бы их ни заледеневшие варежки, хотя Рамиля уже потеряла одну пару, ни заледеневшая шубейка. Только сумерки напомнили им о том, что они идут пилить лес. А где котомки? Котомок нет?! Впрочем, вокруг не было ни людей, ни собак. Они не понимали, что в котомке находилась вся еда, которая была у матери. К тому же эту еду ждала, как воздух, квартирантка с пятью детьми и мужем-инвалидом. Их встретила деревня с домами, в которых кое-как был виден тусклый свет лампы. Когда девочки постучали в дверь дома с двумя окнами, на них жалко было смотреть. Перешагнув за порог они почувствовали кислый запах, услышали визжание детей, беспристанный кашель младенца в люльке, и стоны старика, лежавшего на печи. Сделав три-четыре шага «Мы, нам, нас...», - заикаясь, что-то пыталась произнести Рахима. Закия нашла в себе силы сказать: «Тетя Вера, за нами гнались волки. Мы бросили котомки и только так спаслись».

Когда они в последний возвращались домой, их действительно преследовали два волка. Девочки боялись, что их выгонят из дома. Тетя Вера прижала дрожащих девочек к груди и произнесла : «Вы же еще совсем дети». Она, видимо, представила завтрашний день, и строго указала на постель на земляном полу. Голодные, с обледеневшей одеждой девочки залезли под большой тяжелый тулуп. Ночью Рахима расплакалась в полудремоте. Закия только и ждала, когда она уснет и перетянула тулуп на себя. Они, задрогнувшие, просыпаются и снова прижимаются друг к другу. К тому же кусались вши, которые будто только их ждали. Когда стало тихо, Рахима приползла к печи, телом наполовину оказалась внутри нее. И сладко заснула. Она не раз так делала. Когда возвращались из леса она брала больше веток для растопки печи, чем другие.

Когда они открыли глаза, хозяйка бегала вокруг кровати и убивала клопов. В этот день им не достался суп из высушенной крапивы.

Хорошо еще дядя Хабир и Файзехан принесли пшеничный бульон. Девочки ждали, когда зерно осядет вниз и снова половником лезли в ведро. Хотя они не наелись, скромно сказали спасибо и снова взялись за пилу. Эти мужчины пришли с войны без руки, без ноги. Они были здесь за главных. У них другие условия проживания, и еда посытнее. Впрочем, девочки не знали, что они живут у солдатских вдов, часто завидовали их еде. В их обязанности входила заточка пилы, определение направления, куда упадет дерево, подсчет числа поленниц. Только посмотрят на девочек, распиливающих дубы толщиной в один метр, не выдерживают, и сами берутся за один конец пилы. К концу недели девочки совсем обессилили. Из носа пошла кровь. Некоторые падали без сознания. А на Салиму упало дерево. Ее положили на сани с запряженным быком и увезли домой. В семье она была старшая из восьми детей. Той, что младше ее было всего 8 лет. Отец был прикован к постели. Больше она плакала не от боли, а от того, что ее везут домой. Глядя на Салиму, плакали и ее сверстницы. А вскоре Салимы не стало. Ломая обледенелую землю, ее похоронили в Урманчи. Так сделали по желанию родителей. Этой зимой девушки потеряли еще две подруги, тела которых также были преданы мерзлой земле. В черный список были занесены еще две фамилии.

Может быть очередь дошла бы и до других, если бы в село не пришло сообщение об окончании войны. Девочек было приказано отправить домой. В послевоенные годы для них было привычным женским делом пасти лошадей, грузить лес на баржу, тянуть тележку.

Годы молодости умчались далеко. Две бабушки, разменявшие девятый десяток, вместе с внуками стоят на том месте, где раньше они валили лес. Вдруг из рук Закии выпало письмо в виде треугольника. Рахима подняла и начала осторожно открывать его. С дрожащих уст по поляне раздалось содержимое письма, хранящее память о матери: «Девочки, дорогие мои! Я прошу у вас прощения за то, что отправляла вас валить лес, в то время, когда вы должны были играть с куклами. Война украла у вас детство. Вы остались в лесу, три сестренки умерли от оспы. Не обижайтесь на меня. Пусть в старости внуки радуют вас. Эти строки я пишу с болью в сердце...»

Я стараюсь не видеть слез, которые капают на землю, к горлу подступил комок, чувствую, что дыхание учащается. Бабушки в белых платьях с луговыми цветочками читают молитвы. К ним присоединились и внуки.

Без слов мы тронулись в путь.

Да! Есть поколение, которое не сломилось, несмотря ни на что! Мы преклоняемся перед вами, дети войны!